If you needed love, well then ask for love.(с)|Этический мастер Hearts.
Название: «Возвращайся».
Автор: Der Exorzist
Гамма: аннаморн
Пейринг: Канда|Линали.
Ключ: мысль.
Жанр: романс, немного – ангст.
Рейтинг: G
Диклеймер: отказываюсь от всего.
Саммари: «Девушки не созданы для войны. Они должны быть оберегаемыми, а не оберегать других. Но иногда – в крайних случаях – приходится пренебречь всем этим».
Авторские примечания: ключ пострадал в какой-то мере.
читать дальше
В темном небе звезды почти что плещутся – так кажется, потому что ледяной воздух похож на желе, застывшее, неприятное на ощупь. Холод жжется и кусает голые коленки, саднит содранная о землю кожа на локте. От красок заката, давно уже закончившегося, все еще щиплет глаза – а может, от чего-то другого. Что-то ударило в самое уязвимое место – что-то кольнуло сердце и заставило его биться быстрее.
Возможно, это просто страх.
Возможно, это просто плохое предчувствие. Интуиция.
Возможно, это осознание смерти.
Девушкам не место на войне. Им не положено видеть сражения, кровь, страдания, боль, им не положено проходить через муки, и хрупкие руки не могут держать оружие.
Точнее, так считается.
Точнее, в один прекрасный момент на ринг могут вытолкнуть – и война может призвать к себе сама. И врагам будет наплевать, кто ты, откуда ты и кто ждет тебя дома.
Потому что победа – это все.
Кофе кончается стремительно, вытекает из носика чайничка тоненькой-тоненькой струйкой. Улыбка прилипает к губам, стоит только войти в кабинет брата. Комуи следует примеру своей сестры – в один миг расцветает улыбкой.
И даже не спрашивает, как когда-то давно, сколько часов она спала. Просто треплет по голове и рассказывает какую-то якобы страшно смешную историю. Линали уходит быстро, опустив голову, – ей стыдно взглянуть в глаза человеку, который сделал бы все ради настоящей – улыбки, радости, жизни, только для нее.
Уже поздно, очень поздно, и надо бы, наверное, попробовать уснуть – но стоит только закрыть глаза, как вот она, картина: пылающее солнце, спокойная водная гладь и сон на жесткой ткани плаща, уткнувшись щекой в холод молнии. Она хотела протянуть руку и коснуться самыми кончиками пальцев его ладони, но он отодвинулся, будто бы и не она к нему тянулась, а враг.
На улице – безнадежная, плачущая листьями и бесконечными дождями осень.
Но, наверное, там, где Канда, тепло. Она не уверена в этом, скорее, просто хочет быть. Она прослеживает пальцами его путь по карте и улыбается самыми краешками губ, прикасаясь указательным к той единственной точке, где закончилась линия. Прервалась. Линия не должна продолжаться – линия должна повернуть и вернуться сюда. Туда, откуда началась.
Замерзшие ладони греет чашка с горячей водой. А окна покрываются изморозью, так холодно на улице. До того самого момента, когда светлеет верхушка горизонта, Линали смотрит в окно – и, грея руками, дышит на стекло, рисует на нем что-то. Время летит быстро, растворяется крупными каплями изморози, тающей на окне от ее ладошек.
Утром Линали поднимается, легко расправляет плечи, вновь одевается. Холодная вода смывает с лица усталость и тоску – отрезвляет.
Горячие губы прикасаются к остывшей за ночь чашке. Последние капельки жидкости падают в горло и обжигают холодом – так уже гораздо лучше.
Она даже не спрашивает у брата, слышно ли что-нибудь об экзорцистах, застрявших где-то посреди самого дальнего Востока. В конце концов, они все – просто люди, в них нет ничего сверхъестественного. И поэтому, пожалуй, стоило ожидать такого конца.
По тыльной стороне ладони медленно ползет жук, спасающийся тут от стремительно наступающих холодов. Вот он добирается до кисти и застывает, словно не знает, куда дальше идти. Хотя путь-то все один – идти вперед, вверх.
Линали осторожно опускает насекомое на стол.
Когда она слышит приказ, ей не нужно собираться – от Линали не нужно им ничего, кроме нее самой.
Она прикасается к холодной лепнине на стенах, она хочет сказать брату: «Передай мне, когда он вернется», – но молчит.
Они сражаются за каждый следующий день – за каждую следующую минуту жизни кого-то из людей. Поэтому Линали идет вперед, совсем не боясь холодов и того единственного одного пути. И даже в отчаянии не говорит себе, что она всего лишь маленькая букашка, которая не в силах ничего не изменить.
Они же будут совсем близко друг к другу.
И Линали верит, что в конце концов на перекрестке дорог они встретятся: он будет разозлен излишней легкостью миссии, а она, наверное…
Она, наверное, просто наконец возьмет его за руку, чтобы удержать его в этом мире. И ветер, шуршащий по дорогам, наверное, вновь попытается обдать холодом их ладони. И на этот раз у ветра ничего не выйдет.
Она одержима этой мыслью, наверное. Она, конечно же, никогда никому не признается.
Она не в состоянии вспомнить, как он усмехается. Она не в состоянии вспомнить даже его голос, словно разум уже смирился, словно подсознание погружает ее в пучину беспамятства. Наверное, это снова та сила Земли – или вроде того.
Наверное, она падает вниз с огромной высоты – а может, поднимается вверх.
Должно быть, она уже проиграла.
Но почему-то все равно поднимается на поле боя в совершенном одиночестве. Нет врага.
И ветер свободно проходит по выжженной равнине.
Никого нет – и ее нет. Ладони обжигает Чистая сила.
Ее мучает мысль: когда она вернется, станет ли в главном штабе хоть чуть-чуть теплее – и согреют ли ее именно его ладони?
А виски разрываются от боли, и застилает глаза кроваво-красный закат – и похоронный туман застилает силуэт Канды. А она тянется руками – тянется, чтобы обнять, чтобы отогнать страшную дымку от них обоих. И тогда, наверное, если они доживут до рассвета, вновь засияет солнце. И даже «Возвращайся» тает на губах, срывается бессильным выдохом, прерывается звуками выстрелов – она едва-едва слышит их, скорее, чувствует.
Она не бежит – летит.
Идет обратный отсчет, и в бездушных числах не жизни врагов, а их собственные жизни.
Не она одна возвращается домой.
Линали совсем близко.
Линали увеличивает скорость. Линали оказывается под прицельным огнем.
Когда перестают сверкать вспышки, когда гремит последний взрыв, она опускается на землю.
– Канда, – ее губы дрожат, – давно ты здесь?
– Это замкнутый круг, – говорит он. По его плечу течет кровь, форма стремительно намокает. – Их все больше и больше. Отсюда не выйти.
– И снова «найти и обезвредить». – И плевать, что их окружают. Она улыбается потрескавшимися от холода, посиневшими губами.
Канда поднимается с трудом, коленями упирается в землю, отталкивается, прежде чем встать на ноги. Линали смотрит на него снизу вверх и осторожно гладит его пальцы.
Юу хмурится. Юу злится. Юу – хищник, чью территорию нарушил неприятель.
И неприятель – не Линали.
Поэтому, когда выстрелы, предназначавшиеся ей, отражает он, она не удивляется – только сжимает ладони в кулаки.
Герои всегда готовы отдать свою жизнь за кого-то. Поэтому она не хочет называть его героем.
Их в бой зовет одна цель – вернуться домой и смотреть свысока на упорядоченный, добрый мир людей.
«И мы вернемся». – Капельки крови растворяются в воздухе. В ушах шумит ветер.
– Поздравляю. – Комуи сжимает свою сестру в объятиях. Линали цепляется за его форму с такой силой, что едва ли не рвет. Она хочет спросить, не выпустили ли еще Канду из лазарета. А вместо этого лишь с облегчением вздыхает. А вместо этого лишь сглатывает тяжелый ком в горле.
Ее мучает мысль: имеет ли она право улыбаться – ему, – даже после того, как предстоит отпевать новых погибших?
Она не задает вопросов, и похоронный серый туман, прилипший к окнам, медленно тает. И утром, когда она выпускает из своей ладошки теплые, даже горячие, пальцы Канды, на небе сияет солнце.
И в спину ей несется недовольное сестрино: «Ох уж эти девушки», – и фырканье Юу.
А через пару дней она наконец увидит – вспомнит, – как он улыбается. Наконец вспомнит, каково это – обнимать, прижиматься.
И уже не будет мучиться мыслью, не растворятся ли они в сером тумане.
…Девушкам не место на войне. Им полагается быть дома, им полагается читать, играть на фортепиано, вышивать и танцевать на балах – что угодно, только не воевать. Они должны быть украшением, а не оружием. Они должны быть оберегаемыми, а не оберегать других.
Иногда – в крайних случаях – приходится пренебречь всем этим.
И тогда они меняют ход войны.
И тогда они меняют судьбу.
Автор: Der Exorzist
Гамма: аннаморн
Пейринг: Канда|Линали.
Ключ: мысль.
Жанр: романс, немного – ангст.
Рейтинг: G
Диклеймер: отказываюсь от всего.
Саммари: «Девушки не созданы для войны. Они должны быть оберегаемыми, а не оберегать других. Но иногда – в крайних случаях – приходится пренебречь всем этим».
Авторские примечания: ключ пострадал в какой-то мере.
Для Февральского фестиваля
читать дальше
В темном небе звезды почти что плещутся – так кажется, потому что ледяной воздух похож на желе, застывшее, неприятное на ощупь. Холод жжется и кусает голые коленки, саднит содранная о землю кожа на локте. От красок заката, давно уже закончившегося, все еще щиплет глаза – а может, от чего-то другого. Что-то ударило в самое уязвимое место – что-то кольнуло сердце и заставило его биться быстрее.
Возможно, это просто страх.
Возможно, это просто плохое предчувствие. Интуиция.
Возможно, это осознание смерти.
Девушкам не место на войне. Им не положено видеть сражения, кровь, страдания, боль, им не положено проходить через муки, и хрупкие руки не могут держать оружие.
Точнее, так считается.
Точнее, в один прекрасный момент на ринг могут вытолкнуть – и война может призвать к себе сама. И врагам будет наплевать, кто ты, откуда ты и кто ждет тебя дома.
Потому что победа – это все.
Кофе кончается стремительно, вытекает из носика чайничка тоненькой-тоненькой струйкой. Улыбка прилипает к губам, стоит только войти в кабинет брата. Комуи следует примеру своей сестры – в один миг расцветает улыбкой.
И даже не спрашивает, как когда-то давно, сколько часов она спала. Просто треплет по голове и рассказывает какую-то якобы страшно смешную историю. Линали уходит быстро, опустив голову, – ей стыдно взглянуть в глаза человеку, который сделал бы все ради настоящей – улыбки, радости, жизни, только для нее.
Уже поздно, очень поздно, и надо бы, наверное, попробовать уснуть – но стоит только закрыть глаза, как вот она, картина: пылающее солнце, спокойная водная гладь и сон на жесткой ткани плаща, уткнувшись щекой в холод молнии. Она хотела протянуть руку и коснуться самыми кончиками пальцев его ладони, но он отодвинулся, будто бы и не она к нему тянулась, а враг.
На улице – безнадежная, плачущая листьями и бесконечными дождями осень.
Но, наверное, там, где Канда, тепло. Она не уверена в этом, скорее, просто хочет быть. Она прослеживает пальцами его путь по карте и улыбается самыми краешками губ, прикасаясь указательным к той единственной точке, где закончилась линия. Прервалась. Линия не должна продолжаться – линия должна повернуть и вернуться сюда. Туда, откуда началась.
Замерзшие ладони греет чашка с горячей водой. А окна покрываются изморозью, так холодно на улице. До того самого момента, когда светлеет верхушка горизонта, Линали смотрит в окно – и, грея руками, дышит на стекло, рисует на нем что-то. Время летит быстро, растворяется крупными каплями изморози, тающей на окне от ее ладошек.
Утром Линали поднимается, легко расправляет плечи, вновь одевается. Холодная вода смывает с лица усталость и тоску – отрезвляет.
Горячие губы прикасаются к остывшей за ночь чашке. Последние капельки жидкости падают в горло и обжигают холодом – так уже гораздо лучше.
Она даже не спрашивает у брата, слышно ли что-нибудь об экзорцистах, застрявших где-то посреди самого дальнего Востока. В конце концов, они все – просто люди, в них нет ничего сверхъестественного. И поэтому, пожалуй, стоило ожидать такого конца.
По тыльной стороне ладони медленно ползет жук, спасающийся тут от стремительно наступающих холодов. Вот он добирается до кисти и застывает, словно не знает, куда дальше идти. Хотя путь-то все один – идти вперед, вверх.
Линали осторожно опускает насекомое на стол.
Когда она слышит приказ, ей не нужно собираться – от Линали не нужно им ничего, кроме нее самой.
Она прикасается к холодной лепнине на стенах, она хочет сказать брату: «Передай мне, когда он вернется», – но молчит.
Они сражаются за каждый следующий день – за каждую следующую минуту жизни кого-то из людей. Поэтому Линали идет вперед, совсем не боясь холодов и того единственного одного пути. И даже в отчаянии не говорит себе, что она всего лишь маленькая букашка, которая не в силах ничего не изменить.
Они же будут совсем близко друг к другу.
И Линали верит, что в конце концов на перекрестке дорог они встретятся: он будет разозлен излишней легкостью миссии, а она, наверное…
Она, наверное, просто наконец возьмет его за руку, чтобы удержать его в этом мире. И ветер, шуршащий по дорогам, наверное, вновь попытается обдать холодом их ладони. И на этот раз у ветра ничего не выйдет.
Она одержима этой мыслью, наверное. Она, конечно же, никогда никому не признается.
Она не в состоянии вспомнить, как он усмехается. Она не в состоянии вспомнить даже его голос, словно разум уже смирился, словно подсознание погружает ее в пучину беспамятства. Наверное, это снова та сила Земли – или вроде того.
Наверное, она падает вниз с огромной высоты – а может, поднимается вверх.
Должно быть, она уже проиграла.
Но почему-то все равно поднимается на поле боя в совершенном одиночестве. Нет врага.
И ветер свободно проходит по выжженной равнине.
Никого нет – и ее нет. Ладони обжигает Чистая сила.
Ее мучает мысль: когда она вернется, станет ли в главном штабе хоть чуть-чуть теплее – и согреют ли ее именно его ладони?
А виски разрываются от боли, и застилает глаза кроваво-красный закат – и похоронный туман застилает силуэт Канды. А она тянется руками – тянется, чтобы обнять, чтобы отогнать страшную дымку от них обоих. И тогда, наверное, если они доживут до рассвета, вновь засияет солнце. И даже «Возвращайся» тает на губах, срывается бессильным выдохом, прерывается звуками выстрелов – она едва-едва слышит их, скорее, чувствует.
Она не бежит – летит.
Идет обратный отсчет, и в бездушных числах не жизни врагов, а их собственные жизни.
Не она одна возвращается домой.
Линали совсем близко.
Линали увеличивает скорость. Линали оказывается под прицельным огнем.
Когда перестают сверкать вспышки, когда гремит последний взрыв, она опускается на землю.
– Канда, – ее губы дрожат, – давно ты здесь?
– Это замкнутый круг, – говорит он. По его плечу течет кровь, форма стремительно намокает. – Их все больше и больше. Отсюда не выйти.
– И снова «найти и обезвредить». – И плевать, что их окружают. Она улыбается потрескавшимися от холода, посиневшими губами.
Канда поднимается с трудом, коленями упирается в землю, отталкивается, прежде чем встать на ноги. Линали смотрит на него снизу вверх и осторожно гладит его пальцы.
Юу хмурится. Юу злится. Юу – хищник, чью территорию нарушил неприятель.
И неприятель – не Линали.
Поэтому, когда выстрелы, предназначавшиеся ей, отражает он, она не удивляется – только сжимает ладони в кулаки.
Герои всегда готовы отдать свою жизнь за кого-то. Поэтому она не хочет называть его героем.
Их в бой зовет одна цель – вернуться домой и смотреть свысока на упорядоченный, добрый мир людей.
«И мы вернемся». – Капельки крови растворяются в воздухе. В ушах шумит ветер.
– Поздравляю. – Комуи сжимает свою сестру в объятиях. Линали цепляется за его форму с такой силой, что едва ли не рвет. Она хочет спросить, не выпустили ли еще Канду из лазарета. А вместо этого лишь с облегчением вздыхает. А вместо этого лишь сглатывает тяжелый ком в горле.
Ее мучает мысль: имеет ли она право улыбаться – ему, – даже после того, как предстоит отпевать новых погибших?
Она не задает вопросов, и похоронный серый туман, прилипший к окнам, медленно тает. И утром, когда она выпускает из своей ладошки теплые, даже горячие, пальцы Канды, на небе сияет солнце.
И в спину ей несется недовольное сестрино: «Ох уж эти девушки», – и фырканье Юу.
А через пару дней она наконец увидит – вспомнит, – как он улыбается. Наконец вспомнит, каково это – обнимать, прижиматься.
И уже не будет мучиться мыслью, не растворятся ли они в сером тумане.
…Девушкам не место на войне. Им полагается быть дома, им полагается читать, играть на фортепиано, вышивать и танцевать на балах – что угодно, только не воевать. Они должны быть украшением, а не оружием. Они должны быть оберегаемыми, а не оберегать других.
Иногда – в крайних случаях – приходится пренебречь всем этим.
И тогда они меняют ход войны.
И тогда они меняют судьбу.
-
-
20.02.2011 в 19:26-
-
20.02.2011 в 21:55